преодоление отчаяния

"Пустячность мыслей, своих и чужих. Вялость чувств. Пьяный хохот, прилетающий с канала св. Мартина. Кашель старика в ночной тишине, его долгое отхаркивание бывшего боцмана. Вышедший из управления принтер, навязчивые движения каретки, словно заедавшая в молодости пластинка. Пять человек, занятых тем, чтобы покрыть, оправдать, обосновать, одобрить и наградить самодурство директрисы приюта инвалидов, – безгласных, грустных, не защитимых. Пять человек, занятых тем, чтобы убить всякую инициативу в зародыше. Сто человек, аплодирующих по сигналу – удар в ладоши болезненной санитарки – тупости, глупости, пошлости, подлости. Боль в грудной кости, и сам виноват, выпив воды из холодильника в жаркий день, и виноват заведомо, бутылку в холодильник поставив, предвкушая прохладу водицы во рту, в теле, измученном зноем. Выпрыгивающая из руки чашка – и другие предметы, вырывающиеся из рук. Бессмысленность записывания впечатлений, вернуться к которым уже не придется. Невозможность посещения прошлого из-за перепутавшихся нитей множества Ариадн. Ворох приготовленного к стирке белья и ни одной чистой рубашки, дождь, уже идущий, ждавший у подъезда, составивший насильно компанию до прачечной. Забытые девичьи трусики в барабане машины, в общем, по барабану, и однако тень умиления в сердце – почему-то – почему же? Эти смешные цветочки на сшитых кусочках ткани, облегавших и скрывавших стройные бедра от чьего-нибудь взгляда, теперь беззащитные, трогательные, взывающие скорее к отеческому покровительству, чем к желанию мужа. Запах свежепостиранных простыней, трудоемкое складывание их – высоты не хватает при такой-то длине. Внимательный взгляд вошедшей в помещение женщины – и ласковый голос: «Господин, позвольте помочь: простынею удобней вдвоем, не правда ли?» Вежливое отнекивание, едва ли не согласие, прекратившийся дождь, мягкое солнце, воспоминание об океане, о приставшем к коленям песке, о нагретой коже спины, обжегшей ладонь."

из  LJ  "В гостях у Николая Бокова"  - запись от 05 июля 2014    02:36 pm 

*** больше узнать о Николае Бокове можно здесь: "Частный корреспондент"

22 июня

Скорбный  день. 22 июня 1941 года мой папа ушёл на призывной пункт. До осени 1944 года он ничего не знал о своей семье, оставшейся в оккупации в Минске. Семья всё это трагическое время ничего не знала о нём. Домой в отпуск он приехал в конце 1944. Бабушка рассказывала: "открыл шкаф и увидел все свои вещи, одежду, обувь нетронутыми - смотрел и плакал; в голодное время оккупации мы выживали как могли, но ни единой его вещи не продали и не обменяли на продукты." Больше он никогда в жизни не плакал.

Война для папы закончилась только в 1947 году, а 1945 он был в Вене - в моих документах хранится его пропуск, подписанный тогдашним комендантом Вены.

О войне рассказывал мало и скупо - не любил вспоминать. На Парады победы не вывешивал ордена и медали. Папы давно уже нет, но жива моя память о нём и благодарность.

в молескин: читаю Сергея Гандлевского

"Когда мы слонялись с Рубинштейном по Стокгольму в сентябре девяносто второго, меня озадачило засилье роз на газонах.  Я взялся умничать. "Лева, - воскликнул я, - ведь северная страна, вроде нашей! Вот что значит близость Гольфстрима!" Рубинштейн согласился со мной в принципе, но вскользь заметил, что во дворе шведского посольства в Москве из-за роз тоже плюнуть некуда." ("Трепанация черепа")