"…Хрупкий номер парижской газеты «Русские новости» от 17 сентября 1965 года. На второй странице большой заголовок – «Заграничные впечатления Анны Ахматовой». Статья о поездке поэтессы в Англию. В конце статьи возникает имя Тарковского. «В мою книгу, – цитирует газета Ахматову, – входят переводы произведений польской народной поэзии и сербского эпоса. Предисловие к сборнику написал великолепный переводчик, Арсений Тарковский, пока еще мало известный, но, по-моему, один из самых замечательных поэтов нашего времени».
На книгу «Перед снегом» Анна Андреевна Ахматова откликнулась восторженной рецензией:
Сборник стихов Арсения Тарковского – неожиданный и драгоценный подарок современному читателю. Эти, долго ждавшие своего появления, стихи поражают рядом редчайших качеств, из них самое поразительное то, что слова, которые мы как будто произносим каждую минуту, делаются неузнаваемо облаченными в тайну и рождающими неожиданный отзвук в сердце.
Я тот, кто жил во времена мои,
Но не был мной – я младший из семьи
Людей и птиц – и пел со всеми вместе
И не покину пиршества живых…
Как вечно и в то же время современно это звучит. Он уже ожил «на пиршестве живых» и рассказал нам много о себе и о нас. Этот новый голос в русской поэзии будет звучать долго.
Ахматова и Тарковский постоянно обменивались впечатлениями о прочитанном. К примеру, Тарковский впервые узнал о содержании романа Кафки «Процесс» из пересказа Ахматовой. Когда наконец сам прочитал роман, то был разочарован – оказалось, что пересказ Ахматовой интереснее. Среди излюбленных тем бесед – Пушкин и Шекспир. Сохранились фрагменты переписки поэтов по поводу ахматовской трактовки «Каменного гостя».
За годы дружбы было много смешных историй, розыгрышей, пародий. Так, развлекаясь, Ахматова рассказывала сочиненную ею «Историю русского склероза». Один из эпизодов «Истории» таков: на другой день после убийства императора Павла I его сын Александр, причастный к заговору, спускается из спальни в гостиную и машинально зовет отца: «Papa, papa!» Тут он вдруг вспоминает прошедшую ночь и, томно воскликнув: «Ах, да!» – прикрывает глаза рукой. Другой эпизод: Иван Грозный долго слушает, как думный дьяк читает длинное письмо. Наконец, устав, царь прерывает дьяка вопросом: «Это мы пишем или нам пишут?»
Поводов для демонстрации остроумия у Ахматовой было предостаточно. Тарковский рассказывал:
Мы как-то пришли с женой к Анне Андреевне, и она послала Борю Ардова (она тогда гостила у Ардовых) купить чего-нибудь к чаю. Он купил давленные такие подушечки, конфеты слипшиеся. И она сказала:
– Боря, их хотя бы при тебе давили?
Я приходил к ней в Боткинскую больницу, она лежала там после инфаркта. Однажды она сказала:
– Поедем со мной в Париж! Я говорю:
– Поедем. А кто нас приглашает? Она отвечает:
– Пригласили, собственно, меня и спросили, с кем я хочу ехать. Я ответила, что с Тарковским.
– Ну, так поедем, Анна Андреевна. Потом она говорит:
– Знаете, кто меня приглашает? Догадайтесь!
– Даже и гадать не стану.
А она тогда говорит:
– Триолешка и Арагошка. Какие у них, собственно, основания приглашать? Я же не приглашаю в Москву римского папу…
Ахматова любила у меня сонет, ей посвященный. А потом я написал стихотворение «Когда б на роду мне написано было лежать в колыбели богов…», и ей так понравилось, что она позвонила мне и сказала:
– Арсений Александрович, если вы теперь попадете под трамвай, то мне ни-и-сколько, нисколько не будет вас жалко.
Такой вот изысканный комплимент.
Дружба не была безмятежной, случались и ссоры. Одна из них связана с Пастернаком. Монолог Ахматовой по этому поводу сохранил Г. Глекин:
Борис Леонидович сказал перед смертью:
– Пошлость победила. Если бы я выздоровел, а не умер, я бы боролся с пошлостью во всем мире. Я любил жизнь больше себя и тебя (это он к Зине), но я умираю. Пошлость победила.
Это он понял, во что превратился роман его. А он делал ставку на него. Вы знаете, карикатуры там были пошлейшие. И реклама: «Принимайте пилюли нашей фирмы от несварения желудка, их всегда выписывал доктор Живаго». Или: «Великий поэт-страдалец применяет только наш крем для бритья».
Я не знаю, чего он ждал? Что его там будут щадить? Кто? Фабриканты подтяжек? Но почему? Кого и когда они вообще щадили? А пошлость была всегда. И в 1910 году, и в ХІХ веке, и в XV – всегда она была. И должна вам сознаться, она мне никогда не мешала. И страдальцем Борис никогда не был. По-моему, даже некрасиво так о нем говорить. Я даже с моим любимым Тарковским из-за этого поссорилась…
Другая ссора Тарковского и Ахматовой приключилась в мае 1964 года, накануне ее вечера в музее Маяковского. Вячеслав Вс. Иванов пишет в воспоминаниях об Ахматовой:
Рассказала (по поводу выступления Тарковского о ней на вечере), что перед этим с ним поругалась. «Он в плохом состоянии, мрач-н ый, пришла известность, но не так, как он ждал». Он ругал ее за прозу и за «Модильяни» целый вечер; она отлучила его от дома и полгода не звонила ему.
Тарковский, однако, вспоминает об этой истории по-иному:
Однажды Ахматова показала мне кусок своей прозы. Мне не понравилось, и я ей об этом сказал. И ушел. Дома рассказал об этом жене, а она говорит:
– Купи цветы и немедленно поезжай к Анне Андреевне, извинись.
Но я не поехал. А через неделю раздается звонок:
– Здравствуйте, это говорит Ахматова. Вы знаете, я подумала: нас так мало осталось – мы должны друг друга любить и хвалить.
В 1966 году Тарковскому было суждено проводить Анну Андреевну в последний путь. Умерла Ахматова 5 марта в Москве, в Боткинской больнице, госпитализированная из-за инфаркта миокарда. Гроб с ее телом отправили самолетом в Ленинград, сопровождали его Каверин и Тарковский.
Опять дадим слово очевидцу, Льву Озерову:
У входа в морг собралось несколько человек, которые взяли на себя право сказать об Анне Андреевне Ахматовой в скорбный час, до выноса тела. Взобравшись на скользкую ступеньку и поддерживаемые участниками панихиды, говорили трое: Арсений Тарковский, Ефим Эткинд и я. Тарковский так волновался, что у него не попадал зуб на зуб.
Сохранилась фотография, сделанная на кладбище в Комарове: среди многих людей на первом плане у гроба Ахматовой Арсений Тарковский и Иосиф Бродский. Наверное, это самая глубокая по смыслу посмертная фотография Ахматовой: рядом с ней два любимых ее современника, два хранителя той высоты и чистоты, на которую и ее талантом поднялась русская поэзия ХХ века.
Друзья подбивали Тарковского написать воспоминания об Ахматовой. К сожалению, он так и не собрался сделать это. Остались только разрозненные фрагменты в заметках, статьях, интервью. В одной из бесед он вспоминал:
Она была очень добра ко мне и, чувствуя, что она для меня значит, как-то сказала мне:
– А мы с вами, Арсений Александрович, не цветаевцы, а ахматовцы.
И это была правда.
В добавление к теме нужно заметить, что Тарковский и Ахматова могли бы познакомиться много раньше – в середине 1930-х. Дело в том, что Ахматова в то время сдружилась с сокурсницей Арсения – Марией Петровых. Они много общались, поверяя друг другу сердечные тайны, но ни разу Петровых не сделала попытки познакомить Тарковского с Ахматовой.
И еще одна любопытная деталь: в Марию Петровых сильно был влюблен Осип Мандельштам, кумир Тарковского в те годы. Мария Петровых частенько приходила в гости к Мандельштаму, вынуждая жену поэта ревновать, и в то же время, по свидетельству Эммы Герштейн, Надежда Мандельштам инициировала сценарий «жизни втроем». Сценарий не реализовался. Мандельштам посвятил Петровых стихотворение «Мастерица виноватых взоров…». Ухаживал за Петровых и сын Ахматовой Лев Гумилев; она же в ту пору была влюблена в актера 2-го Художественного театра Владимира Готовцева.
Комментариев нет:
Отправить комментарий