Рождественский сочельник! Волшебный день в ожидании чуда. Всегда в этот день вспоминаю празднование Рождества Христова в доме моей бабушки, маминой мамы. Мы жили тогда в собственном доме моей бабушки Веры на Могилёвской улице в Минске. В доме с садом, огородом, сараем, с «резным палисадом», с удивительным цветником, бурно цветущим на буханках черного хлеба, которые бабушка подкладывала под корни цветов при посадке. Ах, какие роскошные у неё цвели пионы!
Дом! Сильно сказано. Это была «половина», но со своей русской печью, с голландкой, сенями, кладовой, подполом и крыльцом. Три маленьких комнатки с входами из общей кухни-прихожей. Неказистость и теснота меня в то время не тяготила, это был свой, особенный, мир нашей семьи. Отдельный, казавшийся мне, маленькой девочке, огромным и волшебным. Одна кладовая с огромным глиняным кувшином, наполненным детской посудой моих старших сестер, вожделенной и недоступной, с коробками игрушек и прочей домашней утвари, и конечно, совершенно волшебным, для меня, всяким хламом, чего стоила! Пещера Али-Бабы просто меркнет в сравнении.
То время вспоминается урывками, кусками, совершенно «клипово», маленькими сценками из нашей тогдашней жизни.
За несколько дней до Рождества бабушка отправлялась на Червенский рынок. Возвращалась в сопровождении крестьянской подводы, полной душистого сена. Сено отправлялось в наш большой сарай. Благоухание сена смешивалось в сарае со слабым запахом дров и деревянных ящиков, с ядрёным ароматом, заботливо упрятанных папой по осени, антоновских яблок из нашего сада. Восхитительный запах. Его невозможно забыть. Дивный запах детства.
В сочельник, в «большой» бабушкиной комнате, по диагонали, одним углом под красный угол с иконами, расставлялся обеденный стол. На него и укладывали душистую, воздушную перину из сена. Поверх расстилали, белее-белого, крепко накрахмаленную скатерть. Тут же откуда-то появлялись мои старшие сестры: родная и двоюродная. Они старшие, тринадцать лет разницы, потому гордые и неприступные. До разговоров со мной, малявкой, не опускались. Я таилась в углу комнаты и наблюдала. Пока взрослые заняты на кухне хлопотами приготовлений к празднику, сестрички чинно садились за стол, склонялись над ним, нащупывали через скатерть сухие травинки потоньше и начинали вытаскивать их, осторожно, через полотно скатерти. Потом мерялись: у кого короче. Заворожённо смотрю, не понимаю ничего, но мне интересно, жутковато и я очень волнуюсь. Много позже я поняла цель столь необычного поведения сестер. Они гадали! У кого травинка короче, тот и выйдет скоро замуж. О как!
К этому времени уже готово сочиво, кутья, взвар. Их упоительные запахи заполонили весь дом. И это тоже незабываемый аромат детства, родного дома, праздника, защищенности и счастья. В печи томится поросёнок с гречневой кашей – это скоромное, бабушка подаст его к столу только завтра. Всех названий разносолов и блюд, приготовленных в русской печке бабушкой и мамой, выставляемых на Рождественский стол, я уже не помню. Помню только удивительные запахи.
В доме всё чаще слышны шелестящие возгласы: «…звезды… звезды…», «…до первой звезды…», «потерпите, уже скоро». Смысл доносящихся фраз мне не понятен. Мне неинтересно. Я, до дрожи, переживаю волшебное чувство тайны всего происходящего у стола, между сёстрами. Вскоре начиналось недолгое застолье сочельника. После бабушка отправлялась в церковь. Взрослые разбредалась кто-куда, меня отправляли спать. Праздник завтра. Рождество Христово!
***
Воспоминания бередят душу, я пытаюсь понять: как они не боялись?! Открыто праздновать Рождество?! В то время! Когда всё было «нельзя»?! Бабушка каждую субботу ходила к обедне. Не помню, были ли споры в семье по этому поводу. Бабушкин зять, мой папа, был членом партии. Меня потому и крестили в Вильнюсе, якобы втайне. А вот праздновать не боялись. Наверно после пережитой мамой, бабушкой и сестрой в Минске, в родном доме, немецкой оккупации им уже ничего не было страшно…. И папе, после пройденной всей, с 22 июня, войны тоже уже не было страшно…. Наверно. Не знаю. По глупости не спросила, пока они, родители и бабушка, были живы. Теперь не спросишь…. Остались воспоминания: светлые, добрые, благодарные, согревающие душу. Из материального – осталась бабушкина икона «Владимирская», её я хорошо помню во главе всего, в красном углу над столом. Сейчас она висит у меня в спальне, здесь, в Дубровнике. И напоминает. Смотрю на неё, и я снова там, в нашем доме, среди родных и близких, в Сочельник.
